Ей совсем немного лет; кажется, мой папа был в первом ее выпуске. Мама и ее брат учились там же, но помладше - такая вот династийная традиция. Тогда она называлась школой искусств и располагалась на улице Бутырина, в бывшем здании КГБ. Там была романтика: винтовая лестница на крышу и легенды о бесконечных подвалах, где можно найти скелеты всячески запытанных и расстреляных.
читать дальше
И там была свобода: едва ли не одной из первых в стране директриса и основательница школы Алла Романовна Коцоева отменила для своих детей форму.
Я училась уже в другом здании, на улице Пушкинской. Оно тоже было непростым: изначально его строили для правительства республики; как вышло, что отдали новоиспеченному лицею - не помню, врать не буду. Но это была та же школа, и та же директриса, и примерно та же атмосфера.
Суть такова: помимо общеобразовательных предметов, первоклассник выбирал профиль. Изобразительное искусство, хореография или музыка (был одно время еще шахматный класс, но пережил, кажется, всего один набор). И с первого же класса школьник занимался вперемешку общеобразовалкой и специальностью. Преподаватели - настоящие живые художники, музыканты из городского симфонического оркестра и танцоры ансамблей. Уроков у нас было много: по шесть в младших классах (не уверена, что с первого, но в третьем точно), по восемь и даже девять - в старших. Не помню, чтобы мы чувствовали себя ущемленными: скорее наоборот, задирали нос во дворе, что мы самые умные и крутые. И еще очень самостоятельные: школа была от меня на другом конце города, занятия начинались в 8:30, и многие ездили туда сами с малышовых лет.
Считалось, что мы будем гармонично развитыми за счет взаимодействия между разными отделениями и общей творческой среды: выставок, концертов, школьного театра. Ну в общем, примерно так оно и было, если не считать периодических драк между старшеклассниками-художниками и старшеклассниками-хореографами.
Все устройство школы предполагало демократичные и доверительные отношения с преподавателями и друг с другом. Мнение школьника и его чувство собственного достоинства принималось во внимание. О том, что это редкость во "внешнем мире", я узнала много позже: когда старая преподавательская гвардия стала уходить потихоньку, а на их место приходили молодые и не очень, но незнакомые с этим миром. Мы, старшеклассники, доводили этих "новеньких" до истерики тем, что спорили с ними и считали себя на этом месте в своем праве. Так мы с одноклассником довели мужчину, преподававшего у нас историю религий с сильным уклоном в православие головного мозга. Как-то он там проехался по восточным религиям, мы ответили, и дело кончилось в кабинете завуча. Кончилось тем, что завуч растерянно пожала плечами и отпустила нас, уверенных и возбужденных, из кабинета, а сама осталась успокаивать сорокапятилетнего мужчину в истерике - от того, что "как они смеют".
Все устройство школы предполагало демократичные и доверительные отношения с преподавателями и друг с другом. Мнение школьника и его чувство собственного достоинства принималось во внимание. О том, что это редкость во "внешнем мире", я узнала много позже: когда старая преподавательская гвардия стала уходить потихоньку, а на их место приходили молодые и не очень, но незнакомые с этим миром. Мы, старшеклассники, доводили этих "новеньких" до истерики тем, что спорили с ними и считали себя на этом месте в своем праве. Так мы с одноклассником довели мужчину, преподававшего у нас историю религий с сильным уклоном в православие головного мозга. Как-то он там проехался по восточным религиям, мы ответили, и дело кончилось в кабинете завуча. Кончилось тем, что завуч растерянно пожала плечами и отпустила нас, уверенных и возбужденных, из кабинета, а сама осталась успокаивать сорокапятилетнего мужчину в истерике - от того, что "как они смеют".
Но все с возрастом становятся консервативнее, так? То ли под давлением коллектива, то ли от общей усталости и несогласия с текущей модой Алла Романовна решила вводить форму. Типа, "мы устали от ваших голых животов и каблуков". Мы возмущались: художники объясняли, что от краски форму не уберечь, а значит, будем ходить в пятнах; хореографы жаловались, что взмыленным после специальности придется залезать в шерстяную форму, музыканты были солидарны, хоть и без веских оснований, а девочки скопом ругались на обязательные юбки.
Изначально был сделан типа демократических ход: провели конкурс эскизов школьной формы. Предлагалось также разработать школьную эмблему, как у этих ваших британцев, и дифференцировать форму по цвету - для разных классов или для разных отделений, как пойдет. Но видимо, лодка разбилась о быт и цены, потому что нам закупили ту же отвратительную форму, что и другим школам. Для нас это был удар - мы офигеть как привыкли, что к нашему мнению действительно прислушиваются и что мы - исключение из правил.
Мальчикам разрешили ходить в черных костюмах, и они особо не парились (хотя я помню скандал с Альбертом по прозвищу Мышка из-за светлого бежевого костюма в полоску). А вот девочки первым делом выбили право ходить в классических брюках (кто через родителей, кто нахрапом). Выбили забавным образом - носили под форменные юбки джинсы. Пиджаки мы не носили вовсе. Меня несколько раз отправляли домой за футболку и кеды, надетые вместе с теми самыми классическими брюками. Со временем правила поослабли, конфронтация утихла. Все скатилось до "белый верх - темный низ, и прекратите носить каблучищи и кроссовки".
Но эпоха уже заканчивалась. Я была, кажется, в девятом классе, когда моя одноклассница Л. вышла из окна в своем доме. Выяснилось, что у нее была ссора с парнем и затем - с учителем фортепиано, зав. музыкальным отделением. Та заперла орущую Л. в своем кабинете - как объясняла потом, чтобы та успокоилась, потому что девочка была в истерике. Когда выпустила, Л. ушла домой и прыгнула из окна четвертого этажа.
Но эпоха уже заканчивалась. Я была, кажется, в девятом классе, когда моя одноклассница Л. вышла из окна в своем доме. Выяснилось, что у нее была ссора с парнем и затем - с учителем фортепиано, зав. музыкальным отделением. Та заперла орущую Л. в своем кабинете - как объясняла потом, чтобы та успокоилась, потому что девочка была в истерике. Когда выпустила, Л. ушла домой и прыгнула из окна четвертого этажа.
Она выжила, но там был перелом позвоночника, и имплантация раздробленных позвонков, и ужасно долгая реабилитация. И конечно, скандал и, вероятно, суд. Алла Романовна перестала быть директором школы, завуч перестала быть завучем и стала тихой и шелковой, хотя раньше эту стервозную женщину опасались абсолютно все. И понеслась череда директоров, которую я уже практически не застала. Зато застал мой брат, который учился в той же школе на два года младше. И уже никто не хотел поддерживать в хрупком балансе эту смешную вольницу, и никто не трепетал перед Альбусом Дамблдором Аллой Романовной - она считалась высшим авторитетом и непререкаемой величиной. На нее можно было злиться, но не уважать - неееее.
У меня масса претензий к школе, куча плохих воспоминаний и тому подобного. Но этот текст стоило написать, чтобы вспомнить, сколько в ней было прекрасного и как мне, по большому счету, повезло.